В России сокращается число детских домов и их воспитанников, переданных в семьи: опекунам, попечителям и усыновителям.
Вроде бы надо радоваться, но за цифрами полно статистических казусов: детдома «укрупняют», а опекуны слишком часто возвращают ребят в казённые учреждения. За кадром остаются и другие важнейшие вопросы: а кому передают детдомовцев и хорошо ли им теперь живётся? После принятия «закона Димы Яковлева» сиротский вопрос стал политическим, а властям выгодно докладывать сплошную благодать. Правда, иногда на свет вылезает жуть, которую трудно себе представить даже после американских скандалов. И бездействие чиновников порой ещё страшнее.
Дурное место
В селе Мосейцево (Ярославская область) уже 10 лет существует приют для приёмных детей под названием «Угодический дом милосердия». 22 ноября 2014 г. здесь погибла 13-летняя Таня – «упала с печки», как пояснила её приёмная мать Людмила Любимова. Однако следствие обнаружило, что девочка была истощена. На её теле криминалисты насчитали 29 повреждений, в том числе шесть гематом на голове. Как будто палками били.
О прошлом Любимовой мало что известно. Однако 10 лет назад руководитель Ростовского отдела опеки Галина Рассамагина с ходу отдала 60-летней одинокой, нигде не работающей женщине сразу шесть воспитанниц местного детдома в возрасте 2–3 лет. В местных СМИ отмечали, что удочерение оформили по советскому паспорту: в российском, по мнению образцовой матери, зашифровано «число зверя» – 666. Опеку эта странность почему-то не насторожила. По тому же «серпасто-молоткастому» Любимова зарегистрировалась и купила недвижимость: здание бывшей школы, где жили самые юные девочки, потом, как минимум, два дома для воспитанниц постарше.
Помимо шести удочерённых девочек у Любимовой периодически жили и другие дети, в «происхождении» которых много загадок. С приёмными детьми её соратниц и чадами залётных трудниц набиралось до 20 воспитанниц. Приют много лет не был оформлен официально. Никто из девочек не ходил на занятия в местную школу, не обращался к врачу, не играл со сверстниками. Местные рассказывают, что поначалу в «дом милосердия» привозили каких-то педагогов, потом перестали. Приют позиционировал себя как православный, но в местный храм девочки – ни ногой. Хотя их регулярно возили молиться в «особую церковь» в соседнем селе.
Среди местных жителей про любимовское предприятие ходило немало слухов. Якобы все девочки в 4–5 часов утра уже выгоняли скотину, зимой перебрасывали снег, летом скирдовали сено. Из-за высокого забора доносятся то псалмы, то детский плач. Фактически детей отдали в религиозную секту, а по документам – в семью к любящей матери. Сама «мама» в приюте появлялась нечасто, за порядком следили нанятые ею работницы.
За каких-то пять лет «дом милосердия» оброс скандалами. В ближайшем озере нашли бочку с цементом и замурованным в нём трупом задушенной женщины: чёрная одежда, юбка до пят, нательные иконки. Похожие персонажи, по словам местных, часто крутились в орбите приюта, но раскрыть убийство не удалось. Другую девочку из приюта убил трудник, за что получил впоследствии 16 лет строгача. А в 2012 г. Следственный комитет возбудил уголовное дело по фактам развращения детей, находившихся на попечении Любимовой.
Марина, одна из трудниц, пришла в приют с тремя дочками, с которыми её почти сразу разлучили. Женщина работала с утра до ночи, с детьми общалась по полчаса в неделю под присмотром «матушек». Трудница сбежала, в Ярославле её приютила сердобольная семья предпринимателей, которые с боями вытащили из Мосейцева и трёх дочек. Вскоре спасители стали замечать странную картину: младшие девочки лижут старшую языками. Дети рассказывали, что в приюте это норма, что их сдают в прокат неизвестным дяденькам, об отношениях с которыми знали подробности, обычно ребятам неизвестные.
«Страшилки» из Мосейцева можно перечислять часами. Якобы дети 8–9 лет возили на тачке кирпичи для новых построек, в мороз голыми руками отдирали замёрзшее сено для коров, били по 150 поклонов каждое утро. Гораздо важнее, как реагировали на их муки взрослые.
Подруга подкинула проблем
Это в декабре 2014 г. после смерти Тани Любимовой областная прокуратура констатирует: «В уголовном деле есть материалы о том, что в 2013–2014 годах приёмная мать Людмила Любимова вместе со своей знакомой систематически избивали детей и подвергали их другим наказаниям, которые причиняли детям физические и психические страдания». Любимову наконец взяли под стражу. Губернатор Ярославской области Сергей Ястребов решил выделить семье трудницы Марины жильё. Он же навестил её 10-летнюю дочь Ирину, которой после пребывания в Мосейцеве пришлось удалить почку, подарил конфеты и энциклопедию «Маленькие женщины». Не стал губернатор выгораживать и детского омбудсмена области Татьяну Степанову. К сожалению, чтобы чиновники очнулись, потребовалась смерть ребёнка.
По сообщениям СМИ, Степанова иногда приезжала в приют Мосейцево, но не с проверками, «а просто в гости». И вот те раз: не замечала никаких странностей! Хотя разве не является поводом для особого внимания уголовное дело по обвинению в сексуальной эксплуатации приёмных детей? Разве не должно насторожить уполномоченного, что дети не ходят в школу, а не пойми как сдают экзамены экстерном? Что у них сношены в хлам мозолистые руки, а 12-летние девицы едва читают по слогам? Когда погибла Таня Любимова, выяснилось, что остальные дети находятся неизвестно где – их потом искали по разным сомнительным местам. А Степанова обвиняла местные газеты в «злонамеренном будировании ситуации вокруг событий в Мосейцеве».
Может создаться впечатление, что история приюта Любимовой – это лишь досадный эксцесс, за которым стоит качественная и полезная работа органов опеки. По статистике, в Ярославской области сейчас свыше 5 тыс. детей находятся в негосударственных христианских приютах, приёмных семьях, на воспитании опекунов и попечителей. И их судьбу, похоже, проверять не собираются. Руководитель Следственного управления СКР по Ярославской области Олег Липатов сообщил, что такие проверки не входят в полномочия комитета. А пару лет назад Следственный комитет закрыл уголовное дело по сексуальным преступлениям в Мосейцеве, потому что нельзя «всерьёз рассматривать показания детей с умственной отсталостью». Де-юре органы опеки следят за судьбой усыновлённых детей три года. А по сути в деятельность опеки никто не может вмешаться до тех пор, пока не произошло преступление.
Круговорот сирот в природе
17 февраля 2015 г. в Черемхове (Иркутская область) опекун избил 12-летнего мальчика и выгнал его на мороз. В ноябре 2014 г. за истязания приёмного сына задержана 47-летняя жительница посёлка Мыски (Кемеровская область), работавшая учительницей литературы в школе.Едва оформив в опеке документы, она стала грузить 8-летнего ребёнка тяжёлой работой. Когда мальчик попытался сбежать в детдом (!), полиция, ни в чём не разбираясь, вернула беглеца приёмной мамаше, которая в наказание связала его и несколько раз ударила ножом. В декабре несовершеннолетняя девочка из Курганской области сама пришла в полицию с заявлением на опекунов, которые нещадно эксплуатировали их с сестрой и избивали. А заодно и получали за каждого ребёнка по 10 тысяч рублей ежемесячно, не тратя на их содержание и половины суммы. Чтобы не лишиться пособия, женщина-опекун из Улан-Удэ (Бурятия) не обращалась к врачам в связи с тяжёлой болезнью подопечной. Даже когда у ребёнка начались предсмертные судороги, в «03» не позвонила.
Похожих случаев по стране немало, но подводить по ним статистику никто не хочет. Последние попытки были в 2005–2008 гг.: получалось, что среди российских опекунов и усыновителей никак не меньше садистов, чем в США.В иной год по России набиралось по 5 детских смертей и 160 случаев «отмены семейного устройства в связи с жестоким отношением к детям». Например, после смерти 4-летнего Тимофея Токоякова из его бронхов и трахеи криминалисты извлекли опилки из кошачьего туалета. В Белгородской области 29-летний отец насмерть забил ногами 4-летнего приёмного ребёнка, когда тот поссорился с его родным отпрыском.
– Статистика по сиротам всегда была некорректной, – говорит социолог Сергей Прозоров. – Количество воспитанников детдомов собирают по данным из 89 субъектов Федерации. А там, в свою очередь, суммируют цифры из районов. По смертям и жестокому обращению можно лишь обобщать материалы открытых источников. То есть когда опекун избил ребёнка и местная газета об этом написала. А если нет?
Разумеется, после «закона Димы Яковлева» никто из чиновников не хочет признавать, что в российских приёмных семьях тоже страдают дети.
– Мы никогда в жизни не заявим в полицию, если опекун бьёт ребёнка, – говорит работник службы опеки и попечительства Ленобласти. – Мы же его сами отдали, зачем нам проблемы? Если я вижу, что опекун превращается в опасность, я заставлю его оформить возврат ребёнка. В крайнем случае привлеку полицию неофициально. Да агрессор и сам понимает, что за споры со мной может сесть. В целом по стране из приёмных семей вернули около 30 тысяч детей за два года. По моему району не менее четверти возвратов вынужденные – то есть мы вмешались.
Получается очередной статистический фокус: количество опекунов и усыновителей растёт. Но в детдомах воспитанников меньше не становится, даже учитывая общее снижение числа детей в стране на 6 млн душ за 10 лет. Слишком много возвратов. Да и ювенальная юстиция старается, чтобы койки в детдомах не пустовали. В той же Ленобласти, в Киришах, сейчас собираются судить мать, трижды шлёпнувшую 6-летнюю шалунью-дочь ремнём по попе. Ребёнка вполне могут изъять из родной семьи и передать кому-то вроде Людмилы Любимовой.
Кстати, Московская патриархия РПЦ часто повторяет, что злополучный приют в Мосейцеве не имеет к ней никакого отношения. При этом руководитель юридической службы МП инокиня Ксения (Чернега) признаёт, что в половине женских и многих мужских монастырях существуют детские приюты. Кто-нибудь следит за судьбой содержащихся там детей? Ведь широко известен прецедент с побегом воспитанниц из Боголюбовского монастыря, которые рассказали о недоедании, жёстких «трудовых повинностях» и «облегчённой» школьной программе. А Министерство образования чётко разъяснило, что религиозные организации не могут содержать детей-сирот.
Опека в России не слишком поощряет усыновление и профессиональные семьи, которые ликвидировали казённое детство на Западе. У нас усыновитель не получает ни копейки. А опекун, который в любой момент может вернуть ребёнка в детдом, имеет 10–12 тысяч. И как выясняется, может заставить подопечного на себя батрачить: например, есть случаи, когда вчерашнего детдомовца приставляют сиделкой к собственному родственнику. Для взрослых участников «сиротской системы» такое положение выгодно. Опека создаёт круговорот сирот из детдома к опекунам и обратно. Да и койки в детдомах не пустуют.
№ 14 (455) от 16 апреля 2015 «Аргументы Недели», Денис ТЕРЕНТЬЕВ