35-летний рэпер, вокалист, автор песен, глава творческого объединения «Газгольдер» Василий ВАКУЛЕНКО более известен под сценическими именами БАСТА и НОГГАНО.
Свой первый альбом он издал в далёком 2006-м, а в этом году вышел на новый виток популярности: собрал «Олимпийский» и оказался в наставниках телешоу «Голос» на «Первом канале».
Для Басты характерна не только любовная лирика, но и жёсткий социальный посыл. Например: «Выхода не видно. Не ходил на выборы. Им всё равно, на чём клясться – на Конституции или Библии. Они голосят о свободе на митингах, рассматривая страну как фирму, просчитывая прибыль. И плевать, кто решает – Москва или Киев. Лучше скажите, как прожить на прожиточный минимум? О чём вы молитесь в Храме Христа Спасителя, в сердце столицы страны третьего мира?»
— Если не вдаваться в глубины мировой истории, когда разные народности исполняли речитатив под там-тамы, рэп является порождением афроамериканцев. Они по-прежнему пишут о расовом неравенстве в США. Почему русским стала интересна «культура угнетённых»?
— Именно поэтому. Когда чёрный рассказывает, что ему не заработать на высшее образование, мы его понимаем. Когда чёрный идёт на преступление, чтобы добыть денег на лекарство для больной матери, мы его понимаем. Когда чёрный рассказывает, что шёл по улице и был избит полицейскими, мы его понимаем. Когда чёрный рассказывает, что вокруг него употребляют наркотики, мы снова его понимаем. Впрочем, у нас нет таких страшных мест, как 13-й квартал в Париже, или Джамайка-Квинз в Нью-Йорке, или даун-тауны в Майями. Там просто людоеды. На этом фоне у нас – детский сад.
Добавлю, что среди чёрных рэперов есть настоящие поэты. А на мировом музыкальном рынке рэп и производные от него жанры занимают 75%.
— Что означает для тебя быть голосом улиц?
— Отсутствие компромиссов в определённых вопросах. Честно писать о том, что происходит вокруг. Помнить, откуда я пришёл. Я испытываю инфантильную, безумную благодарность улице за то, что, начиная с 16 лет, она меня закалила и научила определённым правилам жизни, понятиям, которым я следую по сей день.
— Как считают многие, проблема нашей страны именно в том, что люди живут не по закону, а по понятиям.
— Понятия бывают разные. Уличные правила жизни, о которых я говорю, – это главные человеческие ценности: братство, равенство, взаимовыручка, мужество, сострадание, ответственность за свои слова и поступки. Те, кто отзывается об уличных понятиях брезгливо и надменно, зачастую оказываются людьми, неспособными нести ответственность. Когда просишь их обосновать то, что они сделали или сказали, они обзывают тебя бандитом, гопником… Я предпочитаю всерьёз относиться к словам и делам, своим и чужим.
Сегодня я по-прежнему считаю себя уличным. Смотрю вокруг, как что идёт, куда движется. Могу оказаться на улице в любой стране мира и комфортно себя чувствовать, если, конечно, там не будет бегающих негров с пистолетами и ножами. Выкиньте меня где-нибудь – за 24 часа я разберусь, каков там ход вещей.
— Помнишь у «Многоточия» песню «Поднимись выше»? «Я благодарна парням, что защищают эти улицы от беспредела, до которого правительству нет дела…» Это мифотворчество?
— Смотря что считать беспределом. У нас в Ростове улица всегда пресекала беспредел в том смысле, что нельзя обижать слабых – детей, женщин, пожилых. Нельзя докапываться до мужчины, если он идёт с женщиной.
— А если без женщины идёт, то докопаться – не беспредел?
— Увы, это жизнь.
— Твои коллеги по рэп-сцене – группа «Каста» – давно заявили, что «более не намерены озвучивать взгляды проблемной молодёжи с окраин».
— Сейчас такая тенденция – люди хотят отгородиться от плохого. Говорить о плохом неинтересно. Возникает иллюзия, будто молодёжь у нас замечательная, просто зашибись. Я знаю, чем живёт молодёжь. Она мечтает о хорошей жизни. Отсюда и наркотики, и отторжение. Когда во всём обман – при поступлении в институт, при «отмазке» от армии – картина мира искажается. Когда все вокруг говорят, что надо жить честно, и одновременно лгут, возникает внутренняя боль. Классическая культура учит высокой морали, а папа шёпотом маме на кухне рассказывает, как дал взятку, чтобы получить повышение.
— Причину наркомании ты видишь в плохом социальном климате?
— Разумеется. В России приходится жить вопреки обстоятельствам. Наркомания и алкоголизм – следствие, а причина – отсутствие перспектив. Нельзя бороться только со следствием, надо побороть причину.
— В одной из твоих песен утверждается, что «преступник» (полиция) обвиняет в преступлении свою «жертву» (наркомана).
— Либо полиция не может справиться с наркотрафиком, и тогда она слабая, либо полиция потворствует наркотрафику, и тогда она коррумпирована. В России есть города, где победили наркодилеров, – например, Пенза. Был случай: в Пензе нас арестовал спецназ ГНК по подозрению в употреблении наркотиков и направил сдавать анализы. Мы не противились и получили официальную благодарность за содействие (смеётся). Но и в Пензе в аптеках до сих пор продаются препараты, из которых можно приготовить наркоту.
— Кажется, полиции в твоём творчестве достаётся сильнее всех. Чего стоит одно только выражение «псины в синем»…
— Я знаю честных сотрудников полиции и уверен, что их много. «Псины в синем» – это о псинах в синем. О тех, кто, получив власть для охраны наших прав, использует её в своих корыстных интересах. Для меня это животные, и по-другому я их назвать не могу. Считаю, что они подпадают под статью об измене Родине. О честных сотрудниках я тоже говорю в своём творчестве. Есть менты, и есть мусора. Образец мента для меня – Жеглов.
Посмотрите, кто сидит в тюрьмах. 18-летних ребят закрывают на 5-7 лет за полкоробка марихуаны в кармане. Кем они оттуда выходят? Они там перевоспитываются, что ли? Нет, они возвращаются с ненавистью, набравшись повадок у других заключённых. Меня в 15 лет два сотрудника чуть не забили насмерть ногами. Они решили, что я, подросток из музыкальной школы, снимал с людей кожаные куртки. Система в целом настроена не на то, чтобы сделать человека лучше, а на то, чтобы его уничтожить. В каких условиях находятся заключённые? Полно материалов на эту тему. Их бьют, их насилуют, на них испражняются. Компенсируют за их счёт свои комплексы.
— В песне о родном Ростове ты говоришь: «Ночью город не спит, и прогулки по мостовым – это реально экстрим». Возникает ощущение, что ты этим гордишься.
— Не этим я горжусь. Наоборот, я горжусь людьми, которые, несмотря на проблемы социума, остаются людьми, честными, светлыми, добрыми. А слова про экстрим можно отнести не только к Ростову – вся страна так живёт. Отъедем сейчас в Подмосковье – увидим то же самое.
— Твой коллега Влади ещё в конце «нулевых» годов написал: «Что ж, зато в мирное время живёшь. Друзья на свободе, люди на работе, молодёжь на дискотеках, и уж года полтора как я не видел, чтобы где-то на улицах что-то решалось в драках».
— Я ответил на это в своей песне: «Есть предположение, почему такая путаница. Наверное, мы с ним просто ходим по разным улицам». Согласен, гоп-стопа и прочих драк стало меньше, но нельзя сказать, что страна это изжила. Масла в огонь подливают многие представители кавказской молодёжи своим поведением.
— Продолжу цитировать тебя по блокноту. «Как и прежде, улицы несут отчаяние…» Актуальны ли твои слова десятилетней давности сейчас, в 2015-м?
— Сейчас они особенно актуальны, потому что цивилизованный мир ушёл вперед ещё дальше.
— «Мой папа, проклиная власть, ждёт пенсию – три тысячи рублей. Сумасшедшие деньги».
— Это тоже песня десятилетней давности. Но, учитывая индексацию, сегодняшнюю пенсию никак не назовёшь нормальной. Притом, что мой отец – офицер и инвалид первой группы (его сбила машина). Жить, лечиться на эти деньги физически невозможно. Если бы не я, у родителей всё было бы очень плохо.
— Ты называешь Россию страной третьего мира…
— Потому что Россия живёт за счёт нефти и газа. Мы ведь называем Арабские Эмираты страной третьего мира, так? Они тоже живут за счёт сырьевых запасов и не имеют значительных доходов от интеллектуального труда. Упадут цены на сырьё – и жизнь станет плохенькой.
— «Корабли навсегда увозят живой товар за океан. Батрачат, обедают, звеня кандалами. Они забывают про пап и мам». О чём это?
— Об эмиграции.
— Но ведь эмигранты едут на Запад не в кандалах, а за хорошей жизнью.
— И далеко не все её там находят. Я бывал на Западе, бывал в Америке. Единицы из наших эмигрантов довольны жизнью. Большинству тяжело. Они живут там вынужденно, потому что не нашли здесь работу. Эмиграция – уже сама по себе печальное явление. Что хорошего в том, что наши люди должны уезжать с родной земли за лучшей долей? Редкий человек покидает свой дом по собственному желанию. Если жизнь в России наладится, большинство вернётся.
— При всём этом ты пишешь, что Россия для тебя, «как мать для сына, самая родная, самая красивая».
— Конечно. Я люблю Родину не за экономические достижения и статус.
— А за что?
— Ни за что. Любовь безусловна. Это фундаментальное чувство в отношении родной земли. Я люблю Россию такой, какая она есть.
— «В попытке что-то изменить немало людей сгинуло – по приговору суда или через киллера». Ты сопереживаешь оппозиции и опальным журналистам?
— Я не за оппозицию и не за власть, я за правду и против лжи. А в политике правды нет, там есть борьба личных мнений и интересов. Политика – скользкая дорожка. Многие, в том числе артисты, прибегают к популизму, бросают лозунги, совершают поступки а-ля патриотизм, чтобы набрать баллы в глазах власти и быть обласканным ею. Эти люди занимаются не делом, а громкоговорением.
Есть разные оппозиционеры, разные журналисты. Есть оппозиционеры-дешёвки, чисто номинальные. Есть журналисты, которым бы я оторвал всё что можно. А есть честные журналисты, которые страдают за правду. Например, Кашин. Месть за правду – проблема всего мира, не только российская. Но мы перестали быть рабами совсем недавно – в 1991 году. Рабство нескоро уйдёт из нас.
— «Царь ставит своих на места, и такие, как мы с тобой, здесь в роли крепостных крестьян». Ты назвал себя миллионером из трущоб…
— «Миллионер из трущоб. Миллион проблем и миллион ещё». Песня не о деньгах, её надо внимательно слушать.
— И тем не менее ты миллионер из трущоб.
— Конечно.
— Будучи весьма состоятельным и уважаемым членом общества…
— Все слышали?! (Коллегам по «Газгольдеру».)
— …ты не чувствуешь себя свободным?
— Скажем так, я не чувствую себя счастливым. Не могу быть спокоен, видя происходящее. Есть люди, которые уезжают в Америку и выбрасывают из головы то, что здесь творится. Есть те, кто живёт в России при «бабле» и всем доволен. Это не про меня. Я даже некоторое чувство вины испытываю за то, что у меня всё так хорошо сложилось.
— Поговорим про «Голос». Легко далось решение?
— Нет. Долго размышлял о своей уместности в этом проекте. О том, что скажут.
— Что ты не «тру»?
— Мне всегда говорили, что я не «тру». С первого моего появления. На это мне вообще наплевать. Я закалён критикой со стороны слушателей. Посмеиваюсь над подобными словами, зевая.
— Многие припоминают тебе твою строчку: «Эта тема на «Первый канал» не купится…»
— Я всегда могу обосновать свои слова. «Голос» – голландская франшиза. «Первый канал» –прокатчик. Я не играю по правилам, навязанным мне эфирными директорами. Моё участие ограничивается выбором хорошо поющих людей. Это происходит честно на все 100% – даю руку на отсечение. Ни одна из песен, которые я подобрал в качестве наставника, не была отвергнута каналом.
«Эта тема на «Первый канал» не купится и останется там, где остаётся улица», — сказано не обо мне, а о песнях, которых никогда не будет на «Первом канале». Гуф, кстати, говорил, что не будет выступать на «Первом канале», потому что он, Гуф, «тру». А потом появился в «Вечернем Урганте». Видимо, Лёша много работает, устаёт и забывает, что говорит.
— Тебя не просили, чтобы ты на шоу вёл себя тактично, изъяснялся без сленга?
— Вообще ни о чём не просили. Сказали, чтоб я был собой. Логично, что если меня позвали, то им нужен я. Такой, какой я есть. Плохо говорящий, долго подбирающий слова, забывающий начало предложения в его конце. Где-то грубоватый, неотёсанный.
— А что со стрижкой? Она стала заметно длиннее.
— Стрижку я изменил ещё до того, как меня пригласили на «Голос».
— Ты намерен привносить в «Голос» социалку?
— Что это значит?
— То, о чём мы говорим битый час.
— Так это не социалка. Ты видишь, что асфальт плохо положили, и говоришь: «Вот п…ы!» Это не социалка, это жизнь. Многие говорят: «Почему после «Солнца не видно» ты не пишешь политических песен?» Что ещё я могу сказать на эту тему? Что ещё разжёвывать?
— Появилась «Африка» – политическая песня.
— Ну, в некотором роде. Повторю: я не спекулянт. Я не занимаюсь проституцией, не хватаюсь за тему только из-за того, что она горячая.
— В общем, привносить в «Голос» социальные темы ты в качестве наставника не будешь?
— Я не могу предлагать свои песни. И без меня в мире существует множество достойных шлягеров, это же очевидно.
— Я говорю не о твоих песнях, а о тематике. Одна участница в «Голосе» сказала, что уважает тебя за честные тексты. Вероятно, ей бы хотелось, чтоб ты подобрал ей подобный материал.
— Возможно, дело в другом. Уважая мои честные тексты, люди понимают, что я буду честно работать, ответственно заниматься ими.
— Есть ли такая задача-максимум, как популяризация хип-хопа?
— За хип-хоп мне всё равно. В том смысле, что я не миссионер. И популяризация хорошего хип-хопа для меня не важнее, чем популяризация хорошей рок-музыки, например. Попечительский худсовет хип-хопу не нужен. Это бюрократия какая-то, номенклатура. Никто не может представлять целую культуру – только самого себя, свой взгляд, свои музыкальные предпочтения.
— Глава рэперского лейбла скромничает?
— Что мне скромничать? Искренне говорю. Хип-хоп сам о себе попечётся. Когда я начинал, мне попечители не требовались. Хип-хоп – музыка сильных. Тех, кто рассчитывает на себя.
— Хип-хоп в России достиг небывалой популярности, и твоё появление в «Голосе» – тому свидетельство. Как считаешь, это пик для жанра? Или дальше будет больше?
— Будет больше. В отличие от многих жанров, это музыка-мутант. Она впитывает в себя моментально всё новое, перерабатывает и делает своим. Хип-хоп продолжит прогрессировать.