Ветеран железнодорожного транспорта, почетный работник ГЖД Зинаида Тихоновна Шустова в свои 86 лет прекрасно выглядит и находится в бодром расположении духа.
Всю свою послевоенную жизнь она проработала на железнодорожном транспорте: была приемосдатчиком в багажном отделении, а, выйдя на пенсию, еще 7 лет проработала старшим приемосдатчиком грузовых площадок на станции Киров-Котласский. Она всегда рада гостям и может часами рассказывать про свою нелегкую, но очень интересную жизнь. В преддверии 70-летней годовщины Победы мы попросили ее рассказать о тех страшных годах, о том, как она пережила те события.
— Ну, для того случая надо одеться по-парадному, — шутит Зинаида Тихоновна и достает из шифоньера пиджак, увешенный медалями и орденами.
Среди нескольких десятков наград она без труда отыскивает одну заветную, трепетно потирает ее и говорит: «Эта самая дорогая медаль, дали мне ее 46-м за Победу над фашистской Германией». И начала свой рассказ…
Войну 12-летняя Зиночка встретила в родном селе Ревякино Сумской области Украины. В 40-ых годах во многих украинских селах и деревнях еще не было электричества и радиосвязи.
— 22 июня для нас был обычным днем, — вспоминает Зинаида Тихоновна, — мы со старшей сестрой Тоней и бабушкой с утра работали в огороде. Помню, мы были радостные от известия, которое получила моя сестра – ее зачислили на первый курс Киевского зубоврачебного института. Мы пели песни и смеялись…Погода стояла жаркая. Вдруг мы увидели маму, она ехала с работы на велосипеде из соседнего села. Она кинулась к бабушке и закричала, рыдая: «Деточки мои, война, война… немец напал на Советский Союз!» Мы с Тоней опешили, нам стало страшно. Дома на семейном совете мама сказала: «Делать нечего, надо эвакуироваться». Вскоре вернулся домой дедушка, он работал лесником, дед еще не знал, что началась война.
— Чего ревете? — спросил он, переступив порог дома, увидев, что мы все умывались слезами.
— Война, деда, война, — закричали ему все в ответ…
Дедушка Зинаиды Тихоновны не понаслышке знал, что такое война. Сам прошел и Первую Мировую, и Гражданскую войну.
— Не должен немец сюда дойти, — немного помолчав, вдруг заявил дед, — не хватит лаптя!»…
— Огород у нас был большой, — продолжает свой рассказ Зинаида Тихоновна, — 60 соток, да еще 9 соток яблоневого сада. Дедушка по вечерам всегда выпускал нашего пса Валета гулять на ночь в сад. Так он поступил и в ночь объявления войны. В эту ночь по селам, как потом мы узнали, проходили разведчики, только с какой стороны: нашей или немецкой, мы так и не выяснили. Нашу собаку застрелили прямо в огороде за то, что она подняла лай. Мы лишь услышали хлопок и собачий визг. Ночью выйти из дома побоялись. А на утро нашли нашего бедного Валета мертвым на тропинке.
После этого случая многие наши односельчане стали собираться в обозы и эвакуироваться. Через наше село из других деревень гнали скот и тоже шли обозы с эвакуированными.
Осенью 1941 года фронт пришел и в наши края. Мы запрягли лошадь, уселись на телегу и отправились в эвакуацию. Однако, лошадь наша была не так сильна, как у других соседей. Мы шли медленно, а у деревни Дерюгино она совсем свалилась с ног. Пришлось остановиться и дать ей отдохнуть. Позже мы отправились дальше, но… Эвакуироваться наша семья не успела, мы попали в немецкое окружение под Забелино. Нам пришлось вернуться обратно домой.
В лесах возле села Ревякино уже формировались партизанские отряды. Двое из уцелевших после боя с немцами партизан пришли в наше село укрыться. Один – Николай Иванович Ярманов – поселился у нас, укрывался в погребе, а второй – Ремнев – решил сдаться немцам и стал полицаем.
Моя мама, старшая сестра и Ярманов вскоре ушли в лес к партизанам. Там сформировался Шалыгинский отряд. Дедушка тоже помогал партизанам, но жил с нами. Он носил в соседнее село данные о количестве немцев в нашем селе, вооружении и танках. Эту информацию дальше передавали партизанам.
В марте 1942 года немцы начали бесчинствовать в соседних деревнях и селах, ведь партизаны стали наносить серьезный ущерб немецкой армии: пускали поезда под откос, подрывали склады с боеприпасами. Немцы и полицаи жгли дома за малейшее подозрение в связи с партизанами. А хаты-то у нас были с земляными полами и соломенными крышами, вспыхивали будто спички, и выгорали мгновенно. Накануне нас с бабушкой предупредили, что полицай Шурка Шумилин (он из нашего села, отличался особой жестокостью и любовью к немецким оккупантам, за что его и ненавидели люди) приедет ночью в Ревякино и будет жечь дома. Дедушка еще утром ушел в соседнее село, а мы с бабушкой решили уйти ночевать в лес. Мы уже далеко отошли от дома, как бабушка вспомнила, что не выпустила гусей на улицу.
— Подожди-ка, внученька, меня здесь на пригорке, — сказала она, а сама пошла к дому.
Не успела она дойти до дома, как показались немцы и полицай Шурка Шумилин. Ее схватили. Шурка, увидев меня на пригорке, из автомата открыл огонь. Я упала в овражек и зажмурилась от страха. Догонять меня они не стали, может, подумали, что убили. Бабушку затащили в дом, закрыли снаружи дверь на вилы, облили стены и крышу керосином и подожги. Я все это видела, сидела и рыдала, потому что ничего поделать не могла. Бабушка попыталась выбраться на улицу через окно. Шурка Шумилин увидел это, выстрелил в нее и затолкал в хату обратно. Вскоре немцы-каратели уехали.
Вернулся дедушка.
— Из-под завалов мы собрали мощи бабушки, — утирая слезу, вспоминает Зинаида Тихоновна Шустова, — ее косточки были так накалены, что обжигали руки. В саду под ее любимой яблонькой мы ее и похоронили.
В стойле уцелела корова. Я к ней зашла, а она вела себя нервно и брыкалась. Я ей сказала: «Лысонька, успокойся, милая, это я, Зина». Услышав мой голос, она успокоилась. Я к ней подошла, погладила ее по мордочке, а она положила мне свою голову на плечо, и из ее глаз побежали крупные градины слез. Что ни говори, а животные все чувствуют и понимают… После этого случая нам с дедом пришлось прятаться у родственников, отныне мы у немцев были в «черном списке», то есть первыми на расстрел.
Мама Зины стала действующей партизанкой, она была вторым номером на пулемете у Николая Ивановича Ярманова. Он ее всем военным азам и обучал. А сестра Тоня стала штабной в отряде.
Партизаны пробрались в Ревякино и пригрозили односельчанам, которые стали из-за собственного страха немецкими полицаями, чтобы 13-летнюю Зиночку забрали к себе в дом, а не то их бы убили.
— Люди они были не плохие, — оправдывает полицаев Зинаида Тихоновна, — просто выживал каждый, как умел. Я попала в дом полицая Николая Бабкина. Он никому ничего плохого не делал, людей не убивал, дома не сжигал. Меня накормили и спрятали на печку.
Чтобы немцы ничего не заподозрили, пришлось инсценировать захват полицаев в плен к партизанам. Ночью пришли партизаны, завязался бой с немцами, связали нескольких полицаев и увели в лес. Во время боя местные жители, с которыми собирались расправиться немецкие оккупанты, успели убежать в лес и спастись, в том числе и Зиночка с дедушкой. В лесу связанных полицаев отпустили и велели им со связанными руками возвратиться в село и сказать, будто им удалось сбежать.
Во время боя с немцами Зиночку оглушило от разорвавшегося рядом снаряда. Она не слышала и не говорила три месяца. За ней в отряде ухаживала мама. Потом слух и способность говорить вернулись. Девочка твердо решила остаться в отряде.
Так в 13 лет Зиночка стала партизанкой. Сначала она подносила к орудиям снаряды, автоматные и пулеметные ленты, потом стала ходить в разведку. Она была маленькой и хрупкой девочкой, поэтому ей легко было спрятаться и незаметно проползти мимо немцев. Однажды ей доверили даже совершить подрыв.
— Штаб нашего отряда перевели в село Смелиж, — продолжает Зинаида Шустова, — там разместился и госпиталь для раненых партизанов. Лечить особо не чем было. Мы ходили в лес, собирали зверобой, чистотел да кору дуба. Делали раненым примочки, обрабатывали раны. Потом нас перевели в деревню Чухраи, там организовали швейную мастерскую. Мы шили фуфайки и брюки. С самолетов на парашютах нам скидывали обувь, оружие и боеприпасы. Шили одежду даже из парашютной ткани. Днем работали швеями, а ночью ходили в разведку.
В 1943 году немецкие войска под натиском Красной Армии стали отступать. Отступные пути лежали через наши края. Однажды мне доверили совершить подрыв железнодорожного моста. Я тихонько приблизилась к немцу, который охранял мост. Он играл на губной гармошке, поэтому шороха не услышал. Дождалась приближения немецкого состава с военной техникой и орудиями, заложила самодельную бомбу, размотала Бикфордов шнур, подожгла и бросилась бежать со всех ног. Так быстро бежала, не обращая внимания на ветки деревьев и кусты, что хлестали по телу и лицу. В отряд прибежала вся в рваной одежде и царапинах. Слышу только за спиной взрыв и грохот обрушившегося моста. А вместе с мостом полетел под откос и поезд. Партизаны стали шутить надо мной, приговаривая: «Зина у немца под носом проползет, а он и не поймет!»
Вскоре партизанские отряды стали объединяться и перебираться в Брянские леса. Отряд, в котором партизанила Зинаида Шустова, стал называться имени Котовского.
Немцы были в бешенстве от действий партизанов. Вскоре бросили на них свои действующие войска. С самолетов фашисты разбрасывали листовки, на которых было написано: «Идем для очистки Брянского леса от партизанской нечисти». Начались кровавые страшные бои. Реки и лесные ручейки побагровели от людской крови.
Стоял жаркий май 1943-го. Ярманов скомандовал нам уходить из партизанов, потому что было очень опасно находиться в их рядах. Мы с мамой и дедушкой стали выбираться из леса. Вышли к речке, она была красная от крови, на ней качалась небольшая лодочка, в которой было несколько младенцев, они плакали, а их кусали слепни. С собой взять мы их не могли. Дедушка накрыл их платочком, чтоб слепни не кусали. Мы понадеялись, что тот, кто их тут оставил, вернется за ними и спасет их. Мы же пошли дальше.
Сами того не подозревая, мы оказались в окружении. Засвистели пули над головами, одна пуля даже сорвала с дедушкиной головы фуражку, чудом не задев его. Мы попали к немцам. Дедушку сразу от нас отделили и куда-то увели. А нас с мамой привели в церковь в селе Денисовке и вместе с другими женщинами и девочками заперли в ней. Мама молилась : «Только бы не подожги, только бы не подожгли…». Слава Богу, не подожги. Вскоре нас вывели, выстроили в колонны и погнали куда-то. Нас было так много, что колонна из людей растянулась на 3 километра. Мы с мамой встали в конце колонны. Шли долго. За нами шел полицай. Вдруг он заметил, что мой сарафан сшит из парашюта, а сапожки брезентовые. Он, видно, догадался, что мы из партизан. Из колонны он вывел девочку, в руках она держала узелок с одеждой. Он скомандовал: «Отдай ей, — и кивнул на меня, — а ты переоденься, живо!»
Потом мама сказала, что этот полицай, возможно, тебе, Зиночка, жизнь спас. Гнали нас долго, сопровождали с двух сторон немцы верхом на лошадях и полицаи с собаками. Тот полицай шел рядом с нами. Он достал фляжку, налил немного чего-то в пробку и протянул маме. Мама выпила и сморщилась, это был спирт. Потом он отрезал ей кусочек хлеба с салом и дал вареную картошку, мне тоже дал хлеба с салом.
— Ну что, подкрепились? – сказал он.
— Пить хочется, — сказала мама.
Тогда он достал другую фляжку и налил нам воды, намекнул, что через 5 километров будет густой лес, там обычно делают привал. Мама сразу смекнула, что он советует нам бежать, тем более местность подходящая.
Так и произошло. Объявили привал, все улеглись на землю. Полицай этот подошел ко мне и говорит: «Ты в туалет хочешь? Иди вон за те кустики». Я все поняла. Ушла за кустики и побежала со всех ног, такое ощущение, что я летела, ноги сами отрывались от земли.
Пробежала без остановки лес, увидела вспаханное поле. Чтобы не быть замеченной поползла по нему по-пластунски. Случайно обернулась и увидела маму. Я так обрадовалась, что я не одна, что мы снова вместе.
Мы вышли к деревне. Увидели еще тлеющие угли, рядом стояло ведро с гороховицей, а рядом валялись пустые жестяные банки от консервов. Мы испугались, вдруг немцы рядом. Осмотрелись – никого. Мама предупредила меня, чтоб я под ноги смотрела, вдруг дорога заминирована. Все обошлось… Видно, немцы впопыхах деревню покинули. Гороховица была уже с плесенью. Но мы были так голодны, что поели ее, да и с собой взяли, разложив ее в консервные банки. Ведром зачерпнули воды, пошли дальше.
Куда мы шли, сами не знали, надеялись выйти на партизанов или на солдат Красной Армии. Вдруг возле ручейка услышали немецкую речь. Мы замерли. Мама залегла в камышах, а я за корягу спряталась. В двух шагах от меня прошел немец и не заметил. Вот ведь опять Боженька миловал. Бродили мы по лесам долго, пока нас не начали кусать блохи.
— Блохи кусают, — сказала мама, — значит, люди рядом где-то есть.
И, правда, вскоре мы увидели землянки. Нам навстречу вышла бабушка с козой и рассказала, что их деревню Черня сожгли немцы, все, кто уцелел, ушли в лес. Их было человек 50.
Вскоре пришли партизаны, мы с мамой снова попали в партизанское движение. Стали разыскивать свой отряд имени Котовского и нашли в Чухраях. Снова встретили Николая Ивановича Ярманова, очень обрадовался он, что мы живы и здоровы. Я снова стала помогать партизанам. Вскоре партизанские отряды объединились с частями Красной Армии и в 44-м году немцев выгнали с нашей территории.
В этом же году 15-летняя Зиночка пошла снова в школу. В поселке Навля в одном из домов организовали школьные занятия, учились в одном классе разновозрастные дети с 12 до 17 лет. К концу войны моя сестра вышла замуж и забеременела. После войны она с мужем переехала на Дальний Восток, меня взяли с собой.
Там Зинаида Тихоновна познакомилась с демобилизованным кировчанином, который предложил ей поехать строить свою мирную жизнь в Киров.
— Расхвалил мне те края, — вспоминает Шустова, — я и поехала. – В Кирове устроилась работать на железную дорогу. Здесь познакомилась и с будущим супругом Леонидом – тоже железнодорожником.
Прожили они вместе 52 года, вырастили дочку и сына. Уже взрослые три внучки, подрастает правнук.
— Скоро появится у меня еще один правнук, — раскрывает секрет Зинаида Тихоновна, — внученька беременна….
Наталья Буторина